Когда горела броня. Наша совесть чиста! - Страница 58

— Поднимайте, — скомандовал старший лейтенант. — Петро, как донесете, клади его к себе на моторное и вези в медсанбат, быстро!

— Так, товарищ командир, — огромный украинец беспомощно пожал плечами, — хиба ж я знаю, куды…

— Спросишь у пехоты, не маленький, — жестко ответил Петров. — Если надо, хоть кого к себе в танк волоки, пусть дорогу показывают. И там — чтобы сразу на стол, к доктору, никакой очереди, понял?

— Есть! — вытянулся Нечитайло и побежал к лесу.

Танкисты осторожно подняли комбата и мелким, семенящим шагом понесли к опушке. Петров обошел КВ и склонился над мехводом комбата, который сидел, привалившись к гусенице.

— Танк вести сможешь? — спросил он, глядя в помутневшие глаза танкиста.

— Нет… — запнулся водитель. — Не могу, товарищ командир… Руки ослабели, трясутся, не смогу.

Руки его, бессильно лежащие на коленях, действительно мелко дрожали.

— Тогда садись на место радиста, будешь показывать. Вася! — повернулся он к Осокину.

Глаза водителя расширились:

— Там же… Витьке же…

— Положите его на днище, — спокойно сказал старший лейтенант. — Танк бросать нельзя. Вася, справишься?

— Нужно справиться, — юный мехвод закусил губу, глаза его были холодными и тусклыми, как вчера у Безуглого.

— Передачи там… — глухо сказал водитель. — Там большая сила нужна.

— Справлюсь, — повторил Осокин.

* * *

Когда они привели КВ в расположение батальона, руки Осокина гудели от напряжения. «Тридцатьчетверка» и сама была непростой машиной, но она не шла ни в какое сравнение с чудовищным зверем Кировского завода. Шестисотсильный дизель едва тянул огромную машину; для того чтобы переключить передачи, приходилось останавливаться. Водитель с растерянностью понял, что вряд ли сможет управлять тяжелым танком на поле боя.

Придавленные ранением комбата и тяжелыми потерями, танкисты сидели у своих машин, на лицах людей читались растерянность и отчаяние. Они были уверены, что в бою КВ неуязвим, но немцам все-таки удалось его подбить. Если враг так легко расправился с тяжелым танком, то что будет с остальными? Петров спрыгнул на землю и обошел без малого пятидесятитонную махину спереди. Он легко обнаружил пробоины: первый немецкий снаряд ударил в шаровую установку курсового пулемета, выломал ее, убил радиста и застрял в боеукладке, которая каким-то чудом не сдетонировала. Второй пробил лоб башни, уложив наводчика и кормового стрелка и ранив осколками Шелепина. Петрову приходилось видеть такую картину, и теперь он точно знал, чем подбили танк комбата. Тем временем из КВ достали убитых и тут же принялись копать могилы. Со СПАМа подъехал на трофейном мотоцикле Евграфыч. Он уже знал о ранении комбата, и оттого лицо его, и в обычные дни довольно унылое, сделалось особенно мрачным. Осмотрев подорвавшуюся на мине «тридцатьчетверку», он долго ругался на слепошарых щенков, затем на идиотов, которые вытаскивают танк на катках, оставив гусеницу черт знает где, и, наконец, подвел итог: два дня работы — и машина пойдет в бой. Затем настала очередь КВ. Техник-лейтенант долго возился в башне, наконец вылез и начал тщательно вытирать ладони ветошью. Эта внезапная аккуратность человека, руки которого были навечно черны от въевшегося масла, объяснилась тут же: Евграфыч отбросил покрасневшую тряпку, и Петров понял, что командир ремонтников оттирал с рук чужую кровь.

— Пушка жива, — глухо сказал Рогов. — Но насчет маски я не уверен. Мы, конечно, подварим, но больше чем на пять-шесть выстрелов ее не хватит, да и то сильно ствол задирать не рекомендую. Рация вдребезги. Двигатель и трансмиссия вроде бы нормально. Кто на нем пойдет?

— Не знаю, — ответил старший лейтенант.

Техник положил руку на загнутое, иссеченное осколками крыло, и вдруг погладил машину, словно живую.

— Большой зверь, — мягко сказал он. — Тяжелый. Это тебе не в БТ рычаги дергать. Его понимать нужно, чуть что — фрикционы сожжешь или дизель заклинит, фильтры-то у него ни к черту.

Он посмотрел на низкорослого танкиста, что стоял, опустив голову, у трех свежих могил.

— Мой тебе совет, комбат, оставь водителем Петьку, ну, сержанта Даншичева. КВ в батальоне только он знает. Он из Ленинграда, на Кировском заводе испытателем был.

— Да какой я комбат, — в сердцах махнул рукой старший лейтенант.

— Самый натуральный, — ответил Евграфыч, осматривая ведущее колесо. — Фу ты, показалось, зубец полетел, — он повернулся к Петрову. — Исполняющий обязанности командира батальона, если уж точно говорить. И вот так ручкой махать ты, сынок, брось, на тебя, между прочим, люди смотрят. А хреновый из тебя командир или нет… Так другого у нас не предвидится, в общем, товарищ старший лейтенант, как сказал бы Юра… майор Шелепин: «Кончайте терзаться глубокими внутренними переживаниями». Война идет, а вас как красную девку уговаривают!

Петров усмехнулся — действительно, выглядело это глупо.

— Ладно, Евграфыч, спасибо. В общем, мне от тебя нужен КВ к вечеру, Т-26 завтра и «тридцатьчетверка» лейтенанта Бурцева послезавтра.

Рогов крякнул:

— Ну вы, товарищ старший лейтенант, крутенько беретесь, такой темп задаете…

— А ты видишь, каким темпом у нас танки летят? — тихо спросил старший лейтенант.

Техник молча кивнул, затем встал по стойке «почти смирно», ткнул пальцами в висок и, развернувшись, побрел туда, где его перемазанная маслом, смертельно уставшая команда с лязгом, грохотом и матом приводила в чувство подбитый танк. Петров обошел КВ и пошел искать комиссара. Беляков нашелся возле машины Турсунходжиева, где он организовал что-то вроде собрания по обмену опытом. Командиры экипажей, смертельно уставшие, подавленные потерями и неудачей, вяло рассказывали, с чем им пришлось столкнуться в бою за Воробьево. Петров покачал головой: железный комиссар, как видно, думал, что разговор отвлечет людей от тяжелых мыслей, но, меряя по себе, как всегда несколько переоценил их возможности.