Когда горела броня. Наша совесть чиста! - Страница 55

Асланишвили громко расхохотался, Беляков, уставший сдерживать смех, последовал его примеру, даже Гольдберг позволил себе сдержанно посмеяться.

— А почему спиной, а не грудью? — выдавил комбат.

— Грудью страшно, — с убийственно серьезным лицом пояснил Безуглый.

Отсмеявшись, капитан вытер слезы. Напряжение, свернувшееся в груди тугой пружиной, куда-то ушло.

— Слушай, где ты такого откопал? — спросил осетин.

— Это опытный образец, — мрачно ответил комроты-1. — В серию не пошел, слава богу.

— Очень интересно, — улыбнулся Гольдберг. — А не могли бы, товарищ Безуглый, вот за этим углом посмотреть, пока мы тут совет держать будем. Только осторожно, у них там пулеметчик, все никак засечь не можем.

— Есть! — сержант отдал честь и зачем-то стащил с головы танкошлем.

Прежде чем Петров успел что-то сделать, радист лег на живот, высунулся из-за угла и дал короткую очередь из ДТ. В этот раз немецкий пулеметчик словно с цепи сорвался, выпустив, наверное, патронов тридцать.

— Ффух, — помотал головой сержант, не обращая внимания на обалдевшие взгляды командиров. — Пятый дом от колодца вправо, там он, из подвала бьет, сволочь. Я уж думал — мне кранты.

— За пулемет спасибо, — усмехнулся Гольдберг и внезапно посерьезнел. — Но не стоит рисковать жизнью только для того, чтобы на вас обратили внимание.

— Есть, — теперь покраснел уже сержант.

Послышался знакомый противный свист, и перед домом разорвалась мина, через двадцать секунд вторая легла на огороде. Глаза Асланишвили расширились.

— «Вилка»! — заорал, вскакивая, капитан. — Бегом отсюда.

Подхватив шашку, он бросился через двор к сараю, за ним, ни о чем не спрашивая, подхватились остальные. Они едва успели перескочить забор, как третья мина хлопнула посреди двора, хлестнув осколками на все четыре стороны.

— Сейчас начнут минами сыпать, — раздраженно сказал капитан. — Ну, товарищи танкисты, какие будут предложения? Мы обязаны отбить Ребятино не позднее чем к часу дня.

— А какие тут могут быть предложения? — Петров тяжело дышал не столько из-за пробежки, сколько от нервного напряжения. — Будем действовать, как в Воробьево, тем более что больше нам ничего не остается. У нас сейчас в ротах пять «тридцатьчетверок» и четыре легких танка…

Серия мин легла в пятнадцати метрах от них, осколки высекли деревянную труху из забора. Подождав, пока осыплются поднятые взрывами комья земли, старший лейтенант продолжил:

— Сами по себе мы здесь ничего не сможем…

— Может быть, распределить танки по взводам? — предложил Асланишвили.

Мины продолжали падать с удручающей регулярностью.

— Смысла нет, — покачал головой Петров, — это все равно что одним пальцем тыкать. Бить нужно кулаком, — он для наглядности показал очень грязный кулак. — Два танка, орудие и взвод пехоты — вот такой группой можно воевать.

— Времени на слаживание нет, — пробормотал Гольдберг.

— Нам главное, чтобы вы от нас не отстали, — ответил старший лейтенант.

* * *

Но к часу дня Ребятино взять не удалось. Две улицы разделяли какие-то триста шагов, но сил пройти их у второго батальона не было. Ужасающая плотность огня немецких пулеметов, противотанковых и пехотных орудий обрекала на неудачу всякую попытку проскочить обстреливаемое пространство. Гитлеровцам удалось подбить одну из «тридцатьчетверок», сперва повредив ей несколькими выстрелами гусеницы, затем пробив снарядом ствол пушки; танкисты покинули машину через люк в днище. Обездвижив и обезоружив танк, фашисты методично добили его, всадив две кумулятивные гранаты в моторное отделение. Дизельное топливо поджечь сложнее, чем бензин, но когда оно разгорается, потушить его почти невозможно. Асланишвили попытался проскочить пустыри под прикрытием дыма, но немцы, тщательно спланировавшие оборону деревни, продольным огнем прижали пехоту к земле.

Когда «тридцатьчетверка» Нечитайло с десятком красноармейцев сумела прорваться на ту сторону, против них бросили саперов с огнеметами. Закопченный танк украинца пришел назад, из пехотинцев никто не вернулся. Батальон поднимался в атаку дважды, и каждый раз отходил, захлебываясь кровью, сгорел Т-26 Кононова, одна из полковых пушек была разбита прямым попаданием немецкого снаряда. Первый батальон, пытавшийся обойти село при поддержке танков Бурцева, понес тяжелые потери и откатился назад. Подкрепление, посланное командиром полка, отчаянным рывком пробилось через ничейную полосу. Немцы немедленно контратаковали, забрасывая красноармейцев гранатами, выжигая огнеметами. Немецкие пулеметчики стреляли, положив ствол пулемета на плечо второго номера, их огонь сметал любое сопротивление. Не в силах держаться, уцелевшие бойцы отошли к крайним домам, вынося раненного в грудь начштаба второго батальона. Асланишвили, снова утративший хладнокровие, собрался лично возглавить атаку, бросить в бой все силы, но комиссар успел удержать бледного от ярости осетина от самоубийственного штурма.

В деревне разгорались пожары, но, несмотря на огонь и удушливый дым, ни одна сторона не собиралась уступать. Отбив третью атаку, немцы сами перешли в наступление, пытаясь на плечах отступающих бойцов ворваться на окраину, но были остановлены огнем танков и «максимов» пулеметной роты. В 14.30 командир 732-го полка доложил Тихомирову, что выполнить поставленную задачу не может, и комдив приказал прекратить атаки и закрепиться на достигнутых рубежах. Танкам было приказано отойти на сборный пункт для перегруппировки.